— Он избавлялся от белья и чехлов после каждой жертвы, — сказал Патрик.
— Ты сюда посмотри, Патси. — Кармайн отдернул занавеску.
Кто-то позвал с лестницы:
— Лейтенант! Мы узнали имя жертвы. Делайс Мартин, из католической школы для девочек «Стелла марис».
— Значит, транспорт ему не понадобился, — сказал Кармайн. — «Стелла марис» в полумиле отсюда. Всю дорогу он нес девочку на плечах.
— И рисковал привлечь к себе внимание, выбрав жертву так близко от Понсонби-лейн, — заметил Патрик.
— С одной стороны — да, с другой — нет. Он знал, что мы следим за всеми «хагистами», так почему должны были обвинить именно его? Ему и в голову не приходило, что мы знаем про туннель. А теперь подойди и посмотри сюда. Видишь?
Кармайн отдернул отутюженную белую атласную занавеску, прикрывавшую альков, облицованный полированным белым мрамором. На столе, похожем на алтарь, стояли два серебряных подсвечника с новыми белыми свечами и большое серебряное блюдо на искусно вышитой скатерти. Жертвенник.
На стене висели четыре полки: на каждой из двух верхних хранилось по шесть голов, на третьей — две, четвертая была пуста. Головы были не заморожены. И не залиты формалином. Их сохранили в прозрачном пластике — как бабочек, продающихся в сувенирных магазинах.
— С волосами ему пришлось потрудиться, — еле выговорил Патрик, сжимая кулаки, чтобы не тряслись руки. — Видишь, совершенства он добивался постепенно. Голову он помещал в зажим макушкой вниз, постепенно заполняя форму пластиком, давая ему застыть. Потом подливал еще. Прорыв случился на седьмой голове — вероятно, он нашел способ делать волосы твердыми, как бетон. Форму он стал заполнять с первого раза. Хотел бы я знать, как он решил проблему анаэробного гниения, но готов поручиться, что он вынимал мозг и, возможно, заполнял черепную коробку формалиновым гелем. Шеи под этими оборками из золотой фольги надежно запечатаны. — Патрик вдруг скорчился и зажал себе рот. — Меня сейчас вырвет.
— Жидкий пластик — баснословно дорогая штука, но я не думал, что он годится для таких экспериментов, — произнес Кармайн. — Тем не менее даже голова Розиты Эсперансы в хорошем состоянии.
— Не важно, что говорится на этот счет в учебниках или в инструкциях производителей. Четырнадцать исключений из правила доказывают, что Чарлз Понсонби мастерски владел этой техникой. И потом, форма размером немногим больше головы. Для нее и литра пластика хватит.
— Да, чтобы сохранить, как бабочек.
Двум экспертам было не до разговоров: все следовало сфотографировать, описать в протоколе и сохранить в качестве вещественных доказательств.
— Заглянем в ванную, — предложил Патрик.
— Он принес Делайс Мартин сюда, — сделал вывод Кармайн, — оставил на кушетке, зашел в ванную и принял душ. Вот во что он был одет во время похищения.
Одеждой Призрака оказался черный резиновый гидрокостюм для погружений на небольшую глубину, тонкий и легкий. Понсонби спорол с него цветные полосы и другую отделку, приглушил блеск резины. Резиновые сапоги без каблуков, с гладкой подошвой стояли рядом с брошенным костюмом, тонкие черные резиновые перчатки были аккуратно сложены на табурете.
— Мягкий и податливый, — заключил Кармайн, сминая сапог. — Ученый из Понсонби так себе, зато убийца феноменальный. — И он поставил сапог на прежнее место.
Они вернулись в операционную, где Пол и Люк уже приступили к фотографированию; им с Патриком предстояла работа в течение нескольких недель.
— Головы — доказательство, которого нам хватит, чтобы предъявить ему обвинение в четырнадцати убийствах, — сказал Кармайн, задергивая штору. — Кстати, странно, что он выставил их напоказ — видно, считал, что его убежище никогда не найдут. Понсонби грозит электрический стул. Или четырнадцать пожизненных приговоров. Надеюсь, наш Призрак умрет в тюрьме, но не раньше, чем ему отомстят сокамерники. А они возненавидят его, в этом можно не сомневаться!
— Хорошо бы, но ты не хуже меня знаешь, что в тюрьме его наверняка изолируют.
— Ты прав, а жаль. Патси, я хочу, чтобы он долго мучился.
Четверг, 3 марта 1966 г.
Уэсли Леклерк в доме тетушки никогда не называл себя Али эль-Кади даже мысленно. Поэтому не кто-нибудь, а Уэсли Леклерк вяло выбрался из постели в шесть утра — так велела тетя Селеста. Развернув молитвенный коврик и совершив намаз, он направился в ванную, на очередной обряд, который он звал «четыре П» — помыть голову, политься водой из душа, побриться и посидеть на толчке.
К митингу все было готово, сам Мохаммед сказал, что Уэсли — образцовый шпион и в компании хирургических инструментов Парсона, и в Хаге. На работе Уэсли перевели с участка по изготовлению зажимов Холстеда на участок, где делали инструменты для микрохирургии, и начальник уже не раз предлагал ему пройти специальную подготовку, чтобы он стал настоящим профессионалом-изобретателем. Федеральное правительство старалось предоставить цветным равные возможности для трудоустройства, поэтому способный чернокожий работник был необходим не только для фирмы — он пополнял статистику, которая сдерживала рвение конгресса. Но все это не имело никакого значения для Уэсли, который горел желанием бороться за права своего народа немедленно, а не в отдаленном будущем, получив бумажонку, подтверждающую, что он принят в Коннектикутскую коллегию адвокатов.
Когда Уэсли вышел на кухню, Отис уже убежал в Хаг. Тетя Селеста полировала ногти, которые старательно отращивала, заостряла, как продолжение тонких длинных пальцев, и покрывала малиновым лаком. Орало радио. Тетя выключила его и подала Уэсли завтрак: апельсиновый сок, кукурузные хлопья и тост из непросеянной муки.