Поднявшись на тридцать две ступеньки, она дышала так тяжело, словно бежала или лестница стала длиннее. Первым делом она заглянула в корзину для шитья, но к ней никто не прикасался. Вышивка лежала на своем месте.
Элиза Смит приготовила на ужин любимое блюдо Боба — свиные ребрышки с салатом и горячим хлебом. Ее заботило душевное состояние супруга. С тех пор как произошло убийство, он стал мрачным, раздражительным, критиковал то, чего обычно не замечал, порой настолько погружался в свои мысли, что не видел и не слышал ничего вокруг. Элиза всегда знала об этой стороне натуры мужа, но поскольку у него была и блестящая карьера, и эти причуды в подвале, и прекрасная семья, она не сомневалась, что раздражительность никогда не будет доминировать в его характере. Трагедию с Нэнси он пережил — поначалу, конечно, было нелегко, потом стало полегче. А что может быть хуже?
Газеты и телевидение уже перестали трезвонить о Коннектикутском Монстре. Но Бобби и Сэм в своей престижной частной школе просто купались в лучах славы и гордились, что их отец работает там, где нашли труп. Они не понимали, почему дома им запрещают даже заикаться об этом.
— Пап, как думаешь, кто это сделал? — в очередной раз спросил Бобби.
— Не смей, Бобби, — одернула его мать.
— По-моему, Шиллер, — заявил Сэм, обгладывая ребрышко. — Зуб даю, он был нацистом. С виду — вылитый фашист.
— Тихо, Сэм! И вообще хватит об этом, — потребовала Элиза.
— Слушайтесь маму, мальчики. С меня довольно, — сказал профессор, почти не притронувшись к еде.
Разговор на время прекратился: мальчики жевали оставшиеся ребрышки, хрустели румяной хлебной корочкой и выжидательно поглядывали на отца.
— Па-ап, ну пожалуйста! Скажи, кого ты подозреваешь, — снова заканючил Бобби.
— Шиллер-киллер! Шиллер-киллер! — запел Сэм. — Ахтунг! Зиг хайль! Ихь хабе айн тигр в майн танк!
Роберт Мордент Смит положил обе ладони на стол, оттолкнулся и поднялся на ноги, а затем указал на пустой угол просторной комнаты. Бобби икнул, Сэм захныкал, но оба покорно поднялись и направились туда, куда указал отец, на ходу закатывая штанины выше колен. Смит взял длинный хлыст с размочаленным концом с обычного места — выступа панели, повернулся к мальчикам и ударил по икре Бобби. Он всегда наказывал Бобби первым, потому что Сэм так боялся хлыста, что мучился сильнее, видя, как вздрагивает Бобби. От первого удара на коже вспухли красные полосы, за ним последовало еще пять, но Бобби продолжал хранить мужественное молчание. Сэм уже подвывал от ужаса. Еще шесть ударов по другой икре Бобби — и наступила его очередь. Несмотря на вопли, удары были такими же хлесткими и жгучими, как те, что получил Бобби. С точки зрения отца, Сэм был трусом. Девчонкой.
— Отправляйтесь в постель и порадуйтесь тому, что живы. Не забывайте, что такое везение выпадает не каждому. И чтобы впредь без этих глупостей, слышите?
— Ну Сэм еще куда ни шло, — сказала Элиза, когда мальчики удалились, — ему всего двенадцать. Но напрасно ты бьешь четырнадцатилетнего Боба. Он уже сейчас крепче тебя. Когда-нибудь он тебе отомстит.
Вместо ответа Смит направился к подвальной двери, с ключами от которой не расставался.
— И незачем так старательно запираться! — крикнула ему вслед из столовой Элиза. — А если что-нибудь случится и ты мне срочно понадобишься?
— Так позови!
— Ну да, конечно, — пробормотала она, унося остатки ужина на кухню. — В таком грохоте ты и не услышишь. Попомни мои слова, Боб Смит: когда-нибудь мальчики тебе отомстят.
Пассажи фортепианного концерта Сен-Санса вырывались из двух гигантских динамиков, установленных по обе стороны от арки, перед кухней. Пока Клэр Понсонби чистила в старой мраморной раковине креветки, ее брат открыл духовку, надел рукавицы-прихватки и вытащил терракотовую посудину для запеканок. Ее крышку окутывал тонкий лист пресного теста, чтобы не испарились драгоценные соки. Водрузив посудину на мраморный кухонный стол, прослуживший уже триста лет, Чарлз приступил к утомительному занятию: начал очищать крышку от теста.
— Сегодня у меня родился удачный афоризм, — сказал он, не выпуская нож. — Сплетни — как чеснок: хороший слуга, но плохой хозяин.
— В самый раз для нашего меню, но неужели в Хаге так много сплетничают, Чарлз? В конце концов, никто ничего не знает.
— Да, никто не знает, попали ли в крематорий другие части тела, но все только и делают, что строят догадки. — Он хихикнул. — Главный герой сплетен — Курт Шиллер, который, вообрази, бегает жаловаться ко мне! Декоративный тевтон, вороватый недотепа… м-м, пальчики оближешь.
— Аромат божественный, — согласилась Клэр, с улыбкой оборачиваясь к нему. — Давно мы не ели тушеной говядины.
— Но сначала — креветки с чесночным маслом, — сказал Чарлз. — Ты закончила?
— Очищаю последнюю. Идеальная музыка для идеального ужина. Сен-Санс такой удивительный. Растопить масло, или ты сам справишься? Толченый чеснок уже готов. Вон там, в блюдце.
— Я сам, а ты пока накрой на стол, — решил Чарлз, бросая кубик сливочного масла на сковороду. Вскоре масло закипело и чеснок подрумянился. — Лимон! Про лимонный сок ты забыла?
— Чарлз, ты что, ослеп? Он прямо перед тобой.
Каждый раз, слыша хрипловатый голос Клэр, большая собака, которая лежала в углу кухни, положив голову на лапы, поднимала голову, стучала по полу хвостом и шевелила светлыми бровями, словно аккомпанируя музыке речи.
Доверив креветки умелым рукам Чарлза и накрыв на стол, Клэр вынула из ящика кухонного стола большую миску, наполненную консервированным собачьим кормом.